В интервью художнику Хаиму Соколу Анатолий Машаров рассказывает о своей творческой эволюции, а сайт ОМС показывает работы замечательного скульптора.
1. «И ГРЕШИЛ, И УВЛЕКАЛСЯ»
- Анатолий Михайлович, вы окончили Суриковский институт?
– Да, в 1968. Мне было уже за 30, когда я окончил. Активно начал выставляться с 1972 года.
– Настроения 60-х, оттепель на Вас повлияли?
– Безусловно. Но когда я учился в институте, все уже было запрещено, и постоянно была угроза отчисления. Тем более я из Украины, и моих друзей из Строгановки преследовали по обвинению в национализме.
– Так Вы считаете себя русским, украинским или советским художником? Или Вы вообще против такой классификации?
– Трудно сказать. Понимаете, я считаю себя украинцем. Но национальной тематикой я не интересуюсь. Мне кажется, это, возможно, важное, но все-таки довольно узкое направление.
– А что на Вас повлияло? Именно как на художника?
– Я формировался на мировом искусстве.
– А на чем конкретно? Насколько я понимаю, доступ к мировому искусству, прежде всего XX века, был ограничен.
– Да, доступ был ограничен – прежде всего к современному искусству. Особенно не жаловали абстракцию, за которую могли отчислить и даже посадить.
– Но Вы «грешили» этим?
– Конечно. И грешил, и увлекался, и получал двойки за это еще в училище.
– А откуда же Вы знали об этом?
– Я ходил в библиотеку иностранной литературы.
– А Вы общались с так называемыми «неофициальными» художниками?
– Нет, почти нет. Я ходил иногда на квартирные выставки.
– Мне интересно, в какой среде Вы росли? Советское официальное искусство Вас, по понятным причинам, не привлекало, но и к «неофициальному» Вы тоже не примкнули. Как формировался Ваш собственный почерк?
– Я же изучал историю искусств. Знаю архаику, египетское искусство, и африканскую скульптуру и пластику, и Возрождение, и готику, и новое искусство.
– До какого времени? До XX века?
– Да. В конце 60-х особенно интересовал меня Мур. И какое-то устойчивое впечатление, безусловно, осталось. Но, конечно, я не мог совсем уйти от антропоморфности. Тогда я уже понимал все, но практики еще не было. Я тогда еще не знал, как это на ощупь.
– А была ли у Вас какая-то собственная идея?
– В начале у меня было 5 больших работ (они пропали), больше двух метров в гипсе, разбились – я делал социальные типы, самых униженных и бедных людей. Хотя в Москве, когда видели их, все время спрашивали: «Это что, герои Солженицына?» По характеру это были именно они.
– То есть Вы создавали трагедию?
– Да, рабство, нищета. Социальная тематика мне и сейчас не безразлична. Но я просто сейчас так напрямую с этим не работаю. А тогда мне хотелось передать. И была выставка на Кузнецком мосту. Я там должен был выставляться вместе со скульптором Берлиным, он тогда уже абстракцией занимался. Но за день до открытия пришли какие-то люди с генеральскими лампасами и опечатали зал. Выставка так и не открылась.
– А что, на Ваш взгляд, им могло не понравиться?
– Я как раз тогда собирался выставить «героев Солженицына». Берлин, наоборот, выставлял такие работы, уходящие от реальности.
''Волшебная арка'', 1976. Камень, 54х30х20 см
"У входа", 1980. Камень, 50х40х15 см
"Д.Д. Шостакович", 1997. Камень, высота 40 см
''Святой Себастьян", 1998. Металл, 22х32х10 см
"Сидящая за туалетным столиком", 2001. Камень, 50х22х22 см
"Память'', 2002. Камень, 32х37х15 см
"Весна" (эскиз), 1975. Гипс, высота 60 см
В мастерской Анатолия Машарова
2. «Я МОГУ ВООБЩЕ ЗАМОЛЧАТЬ»
– Но Вас реальность всегда интересовала?
– До поры до времени. Один мой знакомый говорил: «Сначала я во все это верил. И в сапоги верил. А потом все на хер пошло». Так и у меня. Спало все, как старая одежда. Ушло.
– И что пришло?
– Я считаю, я ушел на большие глубины.
– А в чем это заключалось?
– Ну, моя работа стала более эпической, что ли, более образной, пластически более разнообразной.
– Расскажите поподробней. Детали, мне кажется, важны в данном случае. Я уже обращал внимание – вы создаете такие вытянутые, обобщенные фигуры.
– Да, вот две женские фигуры. Это одна из моих самых ранних работ. Она называется «Весна». Здесь и религиозный мотив есть.
– А что именно?
– Ну, одна другой приносит весть. Кроме того, я увлекался Джакометти и его влияние здесь безусловно присутствует.
– Это какой год?
– Примерно 1972.
– То есть уже тогда Вас интересовала религиозная тематика?
– Она и до сих пор меня интересует. Хотя с религией у меня не простые отношения.
– Можно ли сказать, что для Вас искусство было средством постижения себя, нежели целью как таковой?
– Да, так можно сказать. В большой степени так и было.
– И все эти годы Вы оставались таким последовательным нонконформистом. То есть ни с нонконформистами не общались, ни с конформистами. Вы по природе одиночка?
– Да. Все мои работы это ступени. Я же родился в такие времена, в бедной, неграмотной семье. То есть я всю жизнь «по капле выдавливал из себя раба». Я выдавливал из себя все советское. Вот, например, моя последняя работа. Она называется «Оглянувшийся». После этой работы я могу вообще замолчать. Вот он оглянулся. А что он увидел, я никогда никому не скажу.
Записал ХАИМ СОКОЛ
(Текст по: альбом «Анатолий Машаров. Скульптура и графика», Москва-Нью-Йорк-Иерусалим, 2011)
''Трагический мотив'', 1988. Эскиз. Гипс, высота 60 см
''Пиета'', 2003. Камень, 55х42х25 см
''Разговор'', 2008. Мрамор, 42х53х20 см
''Ганди'', 1982. Дерево, 200х60х35 см
''Двое'', 1977. Камень, 57х30х18 см
''Материнство'', 1996. Дерево, высота 140 см
''Н.В. Гоголь'', 1982. Камень, 46х15х20 см
''Раненый шахтер'', 1974. Гипс, высота 85 см
''Философ Григорий Сковорода'', 2008. Дерево, высота 80 см
''Шторм'', 2000. Гипс, 30х30х20 см
В мастерской Анатолия Машарова
Фото: Анна РОЖДЕСТВЕНСКАЯ