МОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОХОТЕ
В юности в экспедиции с геологами в степях Казахстана у меня была должность кашевара, и каждый день мне приходилось ходить на охоту. Мне нравилось ходить по бесконечным камышовым зарослям полувысохших озер, полных перелетной дичи.
Но вот под Москвой в Калининской[1] области я решил побродить с ружьем. Подошел к старику пастуху, спрашиваю, где какая охота. Он мне говорит: - Если пойдешь в перелесочек, там проживает семья тетерева, если спустишься к ручью, там проживает семья рябчика, если дойдешь до синего бора – там проживает одинокий глухарь, жену его убили весной.
И я понял, что звери также, как и люди, живут в своих домах. Только понятие дома у них несколько иное. После этого разговора я не брал ружья в руки.
МЫШИ-КАНАТОХОДЦЫ
У меня в деревенском доме продукты висят под потолком в корзинах. Мыши по потолку ведь не ходят, надеялся я. Но все же мыши забрались и туда и съели крупу.
Была зима, и вечером я лежал на теплой русской печке, пытаясь читать толстую книжку (о тщете всего сущего), борясь со сном.
И диво! Как цирковой по канату, мышь передвигается по электропроводам, сначала по вертикальной стене, а потом вниз головой по потолку – и в корзину с крупой, а там пошла работа.
Я не стал сердиться на ловкую мышь, насыпал ей крупы под печку, а корзину перевесил туда, где нет электропроводов.
ЛЕСНОЙ ПОЖАР
Сегодня утром к нам в деревню прибежала замученная опаленная лисица. Ее морда была в иле, видимо она пыталась «пить» влажную землю в пересохшем болоте. Естественно, собаки, лишенные сентиментальности, загрызли лисицу.
Дымное марево тянулось от торфяных болот и леса, застилая полнеба. Тихо, солнечно. Мужики ходят как после большой пьянки, говорят о засухе, о том, что зимы вообще больше не будет и виноват в этом атом.
Я сел на велосипед и поехал смотреть, что же такое лесной пожар.
Беззвучный тихий лес, мох хрустит под ногами, где-то стучит дятел. Мелких птиц нет, ягоды высохли прямо на ветках, пожелтели, как осенью, березы, одни только ели стоят нарядные.
Запах гари какой-то душный, не похожий на запах костра. Иду по знакомым грибным местам. Но что это? Упавшие в беспорядке деревья образовали завал, освободившееся от леса место было похоже на поляну в виде реки.
Я стою на самом краю этой огненной речки. Горит земля спокойно и жарко, кое-где вырываются языки пламени и снова исчезают. Пожар под землей. Осина рядом со мной вдруг начала медленно крениться и упала в непроходимый хаос завала.
Что меня заставило прийти смотреть на это бедствие? Здесь можно погибнуть не в пламени, а в тихих подземных печах. Дикие звери не бегут в ужасе от огня, а идут в огонь, как зачарованные. И вдруг я понял, что пришел на пожар, подчиняясь этой же великой силе.
ТАЛДОМСКИЕ ЖУРАВЛИ
Талдомское поле – многие слышали об этом удивительном месте, где собираются из года в год журавли со всей округи в огромную стаю и готовятся к отлету весь сентябрь и октябрь…
Поля под Талдомом напоминают места под Юрьевом-Польским, что-то вроде северной степи, но поменьше. Такая же влекущая даль в голубом мареве осеннего неба, желтеющие охрой березовые леса, вспаханные поля, земля блестит мокрыми жирными боками, частично поля превратились в непроходимые лужи.
Солнце светит своим прощальным светом, и, как весной, пытаются петь скворцы, усевшись рядом на проводах. В небе кружат набирающие высоту перелетные грачи.
Я тоже чувствую это миграционное состояние, мне тоже хочется куда-то ехать, идти, лететь – наверное, мои предки были кочевниками.
Мы с сыном Саней приехали наугад – может, повезет. Бросили машину, взяли альбомчики и бинокли, влезли в хлюпающее и чмокающее поле. Из липкого чернозема перешли на плохо скошенные, полузатопленные водой поля. И вот где-то у самого леса в гулком воздухе зазвучали голоса журавлей, и мы увидели тонкую нитку громадных птиц на горизонте.
Мы шли по долине, между деревенькой на косогоре и лесом. Все чаще стали попадаться стайки мелких куличков, чибисов. Неожиданно, в чистом поле, встретили одинокого дикого гуся. Среди мелкого ивняка, в сыром месте, начали взлетать тетерева.
На все эти чудеса мы не обращаем внимания, прячемся за рельефом местности, за кустами, идем к манящему крику журавлей. Силы и энергия удваиваются, мы не замечаем, что промокли и перепачкались, прижимаясь к земле. И вот перед нами долина, вся наполненная серыми камнями, как мостовая, и именно отсюда шел этот завораживающий звук. Прячась по канавам, как будто бы специально прорытым, мы подошли поближе.
Метров за двести камни оказались стаей журавлей, которые кормились на утонувшем в воде после осенних дождей овсяном поле. Спины журавлей, опустивших голову и стоящих рядом друг с другом, сплошным ковром устилали поле. Их было несколько тысяч. Такого в природе просто не бывает, да еще под Москвой! Мы замерли в восхищении у своих биноклей. И рука потянулась к бумаге.
Но неосторожный поворот бумажного листа – и караваны журавлей настороженно, ряд за рядом, стали поднимать шеи, создавая графический ритм в этом напряженном мгновении. И вот караваны начинают подниматься, стая за стаей, наполняя все зримое пространство звуками и удивительным групповым полетом многих стай.
Когда одни готовятся к взлету, другие взлетают рядом, открыв крылья, третьи, на повороте поймав солнечный блик, сверкают в свете, четвертые превращаются в извилистую живую нитку или черно-голубой тенью пролетают над золотым березовым лесом. И вот караваны, как эскадры самолетов, бороздят поднебесье, перестраиваясь и меняя высоты, исчезают во мгле бесконечности солнечного света…
Это поле стало нашим любимым местом осенью 1984 года. Мы ездили рисовать журавлей, как в зоопарк, но никогда снова не видели такой большой группы. Кстати, за небольшими группами удобней наблюдать и больше увидишь.
Вот только прилетела уставшая стая – и сразу кормежка. Дети (они отличаются по цвету, слегка рыжие, особенно шейки) настолько уставшие, что сразу ложатся и клюют, не вставая на ноги. Их родители рядом тоже заняты кормежкой. Вся стая разделилась на семьи и так ходят по полю.
Часто встречаются группы по 5, по 6 птиц, видимо, это держатся родители с прошлогодними детьми и детьми этого года. Вот молодые самцы начинают петушиться, прыгают друг перед другом, кричат, размахивают крыльями (это осенний ток).
Из-за стожков соломы, как в беззвучном кино, в планирующем полете спускается еще небольшая стая, их шеи опущены, крылья расставлены горизонтально и только изгиб кончиков маховых перьев говорит о скорости полета могучих птиц. Но вот они разом выкинули ноги, подняли крылья, и тормозящими взмахами вся стая остановилась в воздухе и побежала по земле.
А мы продолжали делать свои «драгоценные» каракули, слившись с этим прекрасным миром.
ПЕСНЯ ТЕТЕРЕВА
На необитаемый островок в Кандалакшском заливе прилетал токовать одинокий тетерев. Островок среди моря был размером метров в сто. Там не было никого, кому могли бы быть посвящены песни косача. Он пел для своего удовольствия, назло всем наукам о пении птиц.
Этот тетерев регулярно прилетал сюда утром, пел во всю силу, подпрыгивая. Мои наблюдения были ежедневными, и я почувствовал к этому тетереву какую-то близость. Мне показалось, что мое творчество и жизнь так же важны, как пение тетерева на необитаемом острове.
ГОРНОСТАЙ
На середине широкой реки Печоры я увидел плывущего зверька. Он устал и плыл к лодке. По веслу, опущенному в воду, он поднялся на край лодки и замер.
Я тихонько стал грести к берегу. Горностай явно не ожидал такой встречи, виртуозно пошел по краю лодки и снова в воду, поплыл по своим делам.
ГАГА
Наблюдать гаг наиболее интересно ранней полярной весной, когда льды Белого моря пришли в движение, но еще не растаяли. Утром гаги окружены толпой поклонников, устраивают церемониальные полеты и проплывы.
У гаги большой выбор. Девять или десять нарядных черно-белых гагунов любовными песнями стараются привлечь внимание серенькой гаги. Проплыть рядом – большая честь, и счастливец обязательно получает по заслугам от ревнивцев. Гага все время крутится и слегка щиплет восторженных гагунов, делает вид полной недоступности, иногда ныряет, и озадаченные гагуны поют песни друг другу.
Завидев вынырнувшую гагу, каждый гагун старается стать первым, после небольшой свалки все начинается сначала. Дней через пять гага выбирает себе супруга, а гагуны продолжают искать счастья у какой-нибудь другой серенькой гаги.
ЛИС
Однажды я прилег среди душистой сурепки после перехода по заливным лугам Москвы-реки.
Было утро, и сверкала покрытая росой паутина. Воздух был наполнен утренними звуками далекой деревни и пением птиц. Меня привлек звук, похожий на лай. Из зарослей ивняка вышел лис с высоко поднятым хвостом. Он лаял просто так, без всякой причины, нюхал цветы, ловил бабочек, резвился сам с собой.
Я видел просто счастливого зверя. Одно мое неосторожное движение – и лис исчез, словно его и не было.
СТРИЖИ
17 мая прилетели стрижи и своими пронзительными криками заполнили все воздушное пространство, мелькая комариным клубом где-то в поднебесье. Они вихрем спускаются в лабиринт зеленых тополей и победным строем с криком восторга проносятся в окнах между ветвей.
И становится чем-то второстепенным где-то внизу, на дне воздушного океана наш город, со всеми проблемами, и люди там еле двигаются, как во сне, не люди, а улитки, а людьми стали стрижи, их весь воздух, все пространство, об этом во все стороны они заявляют всему миру и друг другу.
А мы в своих клетках-квартирах, с правилами поведения, узнали, что кончилась весна, и началось лето.
ПЕЛИКАНЫ
Наиболее интересна эта птица в полете. Пожалуй, это самый лучший планерист среди птиц Советского Союза. Я наблюдал за полетами стаи пеликанов в Ленкорани.
Птицы выстраивались строем, один за другим, каждое, даже нелепое движение в воздухе направляющего повторяется всеми остальными.
Например, ведущий внезапно набрал высоту – и опустился вновь, как бы перелетая несуществующий камень на дороге, и вся шеренга делает это движение. Но вот найден поток воздуха – и вся стая спирально врезается ввысь и уходит на дальние скалы Каспия.
БУРУНДУЧОК
Утром травы, оттаивая, как бы возвращаются к жизни. Где тень – там белый иней с голубыми тенями, где солнце – там жизнь, радость пробуждения, искрится роса и начинает стрекотню кузнечики.
Я сидел на берегу Ботуобии[2], ждал своего бурундучка, что жил в куче хвороста. Передо мной лежала бумага для набросков. Я знаю, что бурундучок сидит в хворосте и изучает мое поведение уже третий день.
Людей он не видел никогда, и ему очень интересно, что за существо сидит у его дома, зачем я пришел, опасный я или нет, а может быть, полезный? Эту последнюю мысль я и хочу внушить бурундучку: у меня вкусная еда.
Прозрачная алмазная речка, дремучая тайга, которую прорезает Ботуобия местами чередуется с лугами разнотравья. У меня стоят жерлицы[3] и попались окуни, надо бы снять – но мне лень: греет нежное утреннее солнце и не хочется шевелиться.
Вдоль реки пролетели гагары – у них свой мир, свои представления о стране, в которой живут. Как и человек, они передают свои навыки детям. Если вы в неволе вырастите вороненка, а потом выпустите – он погибнет с голоду. Родители обязательно должны научить своих детей, где и как добыть пищу, кто друг и кто враг, познакомить с миром, в котором живут.
Я видел однажды, как испугалась лосиха, увидев мой след. Лосенок, шедший с ней, на всю жизнь запомнит страх матери перед человеческим следом.
Так я раздумывал, а тем временем бурундучок уже привык к моему присутствию и начал бегать по хворосту, как канатоходец, иногда притаиваясь и цвиркая, взглядывал, прятался. Вся его маленькая фигурка волновалась, чувствовалось, что он борется с желанием поесть моих орешков и жареных сухарей. Но вот желание пересилило страх перед непонятным: бурундучок начал выбирать орешки и уносить их в свои кладовые.
Доверие есть. Теперь можно приступить к рисованию.
О ЧЕМ ГОВОРЯТ ЛАСТОЧКИ НОЧЬЮ
Поздно вечером я проходил под трибунами стадиона «Динамо» и прислушался к гомону ласточек. Ласточкам пора спать, но они оживленно беседовали. Это гнездо я знал. Там было двое молодых и родители.
Капризные голоса молодых чередовались со спокойным воркованьем стариков. Молодые голоса говорят: пора лететь. Надоело сидеть в гнезде, мы уже большие, мы не можем столько ждать, у нас уже выросли крылья. А старики отвечают: мир очень большой, а вам три недели, как вы вылупились из яйца, и вам нужно слушать наши сказки. Мы живем далеко на севере. Здесь родились наши дедушки и бабушки, они живы и летают в стае.
Надо сказать, что ласточки живут в другом времени, у нас прошел час, у них – день, у нас – месяц, у них – год. Сердце у них стучит чаще, и кровь горячее на 7 градусов. Два года для ласточки все равно, что двадцать лет для человека. И все они делают быстрее; за одну минуту они столько дел переделают, что человеку целый день записывать придется. А мысли у них такие быстрые и слова так часто произносятся, что нам кажется, что это просто щебечет ласточка, а на самом деле она поет или рассказывает о своей жизни.
ПТИЦЫ МОЕЙ ДЕРЕВНИ
Соловей. Когда идешь за водой в овраг к старому роднику, рядом с которым растет дерево Вяз, старинное дерево – языческое, летом в конце июня, молодые соловья уже вылетают, их родители провожают тебя характерным тревожным звуком, но зато их можно рассмотреть.
Соловей – довольно крупная птица, у него коричневый большой глаз и гладкое оперение. Говорят, раньше в Москве делали «соловейники», специальные огороженные места с кустами и водой. А ловили их птицеловы на питье.
Журавли. Я давно собираю коллекцию следов различных птиц и животных, живущих в наших лесах. Обычно это удобно весной на пашне и осенью на перелете птиц.
Так случилось, что колхозники не убрали урожай овса. Во время перестройки уборочную отменили, что ли, и в тихих полях деревни Княжево остановились журавли. Стая, наверное, собиралась лететь в Талдом. Они оставили множество следов. Теперь у меня коллекция журавлиных следов.
Июнь. Весь лес превращается в большой детский чад. Идем по лесной дороге, собираю цветы. Сойка кормит вылетевших птенцов, которые кажутся больше своих родителей.
У скворечника (разговор со «старушкой»[4]).
Из скворечника выглядывают скворчата, завтра им вылетать.
Старушка: Видишь, какие большие выросли, два месяца назад они были яйцами.
Я: Да нет, два месяца назад они были песней.
Август, 10.
Городские ласточки. Городские ласточки всегда живут в деревне, во всяком случае, в городе я их не видел никогда. Особенность их в том, что они живут группами, сразу много гнезд прилеплено друг к другу. Часто над наличниками изб или под карнизом каменного здания.
В соседней деревне Княжево их множество. Мы увидели собирающуюся стаю на облюбованной макушке лиственницы, побеги которой свечками устремлялись вверх, и именно на этих свечках уселось множество ласточек, создавая удивительную композицию.
Август, середина
Дубонос. Кто это на рябине? То ли дрозд, то ли скворец? – спросила старушка. На рябине на нижней ветке сидела птица с очень толстым клювом, по силуэту похожая на зяблика, но поменьше скворца. Клюв птицы был весь в остатках рябины. Он боком посмотрел в окно нашего домика и улетел.
1 сентября. Звездной ночью я услышал журавлей. Они летели; по звуку можно было определить, что летит семья. Молодые слегка посвистывали, как птенцы. Наверно, улетала семья журавлей, которая проживает на мокрых лугах речки Нерль за деревней Мильтино.
Грачи.
- Помолвка – ритуальное кормление.
- Первая веточка будущего гнезда.
- Полеты соперников.
- Вкусный кусочек (попытка увлечь чужую даму).
Во время постройки гнезда, когда уже появились первые ярусы и самочка укладывала прутики, подлетел холостяк с вкусным кусочком. Видимо, она была легкомысленна или перепутала жениха, и приняла позу прошения…
10 октября. Светлые ясные дни. Весь огород и поле за ним полны птиц, щебечет каждый куст. Скворцы с дроздами стаями рыщут над деревней: где найти рябину.
12 октября. Утром заморозки. Гуси летят ночью среди звезд, слышен их разговор. Утром стая остановилась на Плещеевом озере. Половина ее небольшими группами полетела на овсяные поля кормиться. Жду лебедей: обычно две пары останавливаются на озере.
Туман.
Первые снегири прилетели в огород и сели на вишнях, на рябине им делать уже нечего: все съели дрозды и скворцы.
Скворцов уже нет, и дрозды исчезли. Вечером летели гуси – 6 караванов.
13 октября.
Туман, пробивается солнце. Тепло. Под рябинами на земле кормятся зяблики, склевывают семена, что остались от скворцов.
14 октября. Гуси летают в тумане. Утром черный дятел – желна, характерный крик – признак осени. Зяблики исчезли.
18 октября. Свиристели на калине.
20 октября. Два дня шел снег и таял, наконец, подморозило, неохотно слез с печки. Пройдусь по дороге на скотный, кажется, все вымерло. Пошел в бурьян за скотным двором, но вот и жизнь: гренадерка, редкая синица.
Улетели свиристели, на их месте снегири доедают ягоды. Но вот новые гости: чечевицы заняли репейник и лебеду. Жизнь, она спряталась, вот дятел маленький на высохшем репейнике стучит клювом.
1 ноября. Мороз 12 градусов. Кто же остался из птиц? Сорока пытается отнять корку хлеба у пса. Пуночки около дороги. Говорят, лебеди были, но улетели, 4 штуки.
БИТВА ЗА КОРМУШКУ
В заповеднике кормили овец комбикормом. Первыми бросились за своей долей наиболее голодные – мелкая, но шустрая молодежь и овечки. Когда же медлительные, громадные, вооруженные рогами венценосные бараны – отцы всего стада поняли, что подступиться к кормушке невозможно, они отошли ненамного и с разбегу так врезали рогами по веселым задам всего стада, что уже не было нужды говорить о демократии. Молодежь пошла щипать травку, а овечки улеглись в ожидании, не останется ли чего.
Что-то вроде этого непрерывно происходит в МОСХе. Конечно, наша интеллигенция не так груба и прямолинейна.
Александр БЕЛАШОВ
(Из записей разных лет)
Фото из архива А.А. БЕЛАШОВА
Сайт ОМС благодарит Александра Александровича Белашова за помощь в создании этого материала.
[1] Ныне Тверская область (прим. сайта ОМС).
[2] Река в Якутии (прим. сайта ОМС).
[3] Живцовая снасть для ловли хищных рыб (прим. сайта ОМС).
[4] Шутливое произвище М.В. Фаворской (прим. сайта ОМС).