Двадцать лет своей жизни Екатерина Белашова (1906-1971) отдала созданию образа Пушкина, обращаясь в портретах и памятниках к различным периодам жизни поэта.
Одним из лучших ее произведений стал монумент, установленный в Пушкинских Горах в 1959 году. Из переписки Екатерины Федоровны с Сергеем Гейченко (1903-1993), директором мемориального музея-заповедника А.С. Пушкина «Михайловское» в Псковской области, видно, насколько напряженно и самозабвенно, несмотря на трудности и мучительную болезнь, скульптор работала над монументом.
Она буквально шла по следам русского гения, много раз ездила в Заповедник, штудировала произведения Пушкина, литературу о нем, рукописи и автопортреты поэта. При создании композиции учитывались абсолютно все детали. Вплоть до того, что когда Екатерина Белашова стала сомневаться в правильности жеста правой руки у поэта, она решила встретиться с пушкинистами, которые объяснили ей, чем отличалась жестикуляция у Александра Сергеевича в повседневном быту и в те моменты, когда он, сидя за столом, создавал свои произведения.
Научный сотрудник музея-заповедника «Михайловское» С. М. Гаврилова рассказывает об истории создания памятника в Пушкинских Горах, а сайт ОМС показывает произведения Екатерины Белашовой, посвященные «Солнцу русской поэзии».
- Работая над памятником Пушкину, Белашова хорошо понимала сложность и ответственность стоящей перед ней задачи. «Я хорошо понимаю, что памятник Пушкину в Пушкинских Горах – это не просто еще один памятник Пушкину, он будет сооружаться в таком месте, которое самое по себе является памятником – Пушкинский заповедник. Поэтому задача, стоявшая передо мною, является особенно трудной и сложной, - отмечала она. – Я считаю порученную мне работу делом своей чести и постараюсь отдать ей весь свой скромный талант и умение.< > Пушкин неисчерпаем, в нем вся моя жизнь[1]».
Окончание работы над памятником планировалось на 1955 год, а установка его – на 1956 год. В этот период и начинается переписка между скульптором и директором Заповедника С.С. Гейченко, длившаяся на протяжении 16 лет (1954 – 1970). Последнее письмо Екатерины Федоровны С.С. Гейченко получил 12 ноября 1970 года, в нем она сообщала, что ей предстоит сложная операция. В мае 1971 года Гейченко пришло известие о кончине Екатерины Федоровны Белашовой. В личном архиве Гейченко сохранилось более 130 писем Е.Ф. Белашовой< >.
В письмах Белашовой в основном идет разговор о проблемах, связанных с созданием памятника. А таких проблем было много, прежде всего – творческих. Для того чтобы образ Пушкина получился живым, скульптор посещает места, связанные с Пушкиным, буквально идет по следам гения. В письме от 11 сентября 1955 года она пишет о том, что побывала в г. Пушкине, в лицейском садике «глядела Пушкина Баха», вспоминала свое пребывание в Михайловском, и благодаря этому ей «стало легче представлять».
11 сентября 1955 года. < > Вспоминаю мое пребывание в Михайловском с большим интересом. Поездка, конечно, для меня имела большое значение – стало легче представлять, вернее, живее, и все стало проще в ощущении. < > Я начала работать. Монтирую и расчищаю гипсовую модель и начала этюд для рабочей модели.
< > В Ленинграде я была в детском (в Детском Селе, теперь Пушкин. – С.Г.), глядела Пушкина Баха и вечером уехала. < > Очень заболела нога и сейчас еще болит… Е. Белашова.
Один из сложных моментов в истории создания памятника состоял в том, в каком ракурсе и в каком «интерьере» разместить памятник на холме. В письме от 22 декабря 1955 года Белашова пишет о том, что они с архитектором Л.М. Холмянским «решили на холме соорудить легкую колоннаду».
22 декабря 1955 года. < > Я с архитектором пришли к решению, которое я постараюсь описать. Мы решили на холме соорудить легкую колоннаду, среди нее будет А.С., к ней будет лестничный подход. По затее получается красиво, легко для глаза.
Когда мы ставили одну фигуру, да еще маленькую, получалось очень бедно. Ведь нельзя же 3 метра фигура и 10 постамент и все равно крошка. (Приехать я сейчас не могу. У меня стало хуже с ногами и сердцем. Сейчас приступаю к макету и лепке в размере задания.) Е. Белашова.
Работать над памятником было сложно из-за участившихся недомоганий Екатерины Федоровны, начались проблемы со здоровьем, особенно обострялись болезни в зимний период.
«… Простите, что долго не отвечала, - пишет она в письме от 26 декабря 1955 года. – Собиралась писать Вам все время. Писать мне трудно, всегда кажется, что самого настоящего все равно не напишешь. Когда я думаю, то и слова проще, и отношение к человеку проще. А на бумаге сразу на все пуговицы застегиваешься. < >
Я трудно, особенно последние 14 лет, переношу декабрь и январь. Если жила бы лет 200 назад, я бы обязательно уходила в глухой скит на эти два месяца. Там бы отсиделась, одумалась один на один с деревьями и небом. Думаю, что это связано с тем, что обычно ревматизм обостряется в это время.
В мае 1956 году скульптор подписала договор на мастерскую и «переехала на новую квартиру».
14 мая 1956 года. < > Я к великой своей радости подписала договор на мастерскую и переехала на новую квартиру. < > Мастерская хорошая, там осталось асфальтировать пол. Квартира на 7-м этаже, с хорошей панорамой города, и стадион[2] как на ладони (теперь буду болельщица футбола).
Договорились уже о станке и каркасе к Пушкину. Е. Белашова.
Несмотря на все трудности, «Пушкин подвигался». Самые сложные проблемы возникали в вопросах, касающихся самого проекта памятника, некоторая часть интеллигенции настаивала на общественном обсуждении этого проекта, да и к месту его размещения относилась неоднозначно.
13 сентября 1956 года. < > Я работаю в институте[3], работаю в мастерской, и наш Пушкин подвигается.
Вам, наверное, уже прислали письмо о памятнике, потому что когда мне звонили, то сказали, что посылают вам письмо из отдела искусств в связи с памятником. Дело в том, что несколько человек из Ленинграда прислали письмо в Министерство культуры. Содержание письма (копию вам собиралась послать) в том, что эти товарищи не согласны с местом памятника – они считают, что он должен быть в Михайловском, и не уверены в самом проекте и хотят общественного обсуждения этого проекта. О проект пишут вульгарно, то есть что Пушкин смотрит на могилу, а рукой показывает на Михайловское. Как думаю я по этому вопросу, о месте постановки памятника можно еще подумать. В самом Михайловском ему будет уютнее. Об общественном обсуждении считаю, что проект достаточно присматривался. Сейчас о работе в размере памятника и больше половины уже сделано и «говорить» о нем поздно. < > Е. Белашова.
Несмотря ни на что, «работа ушла значительно вперед».
17 января 1957 года. < > Работаю с интересом, только в мастерской очень холодно. Хотя я закаленная к холоду, но могу заболеть – чего не хочу. < > Была на днях в отделе искусств, мне показали новое письмо от Гордина, где он с некоторым устрашением отдела пишет о необходимости просмотра проекта А.С. Пушкина, что если этого не будет сделано, то потом могут быть более серьезные осложнения. Я им сказала, что до конца работы над А.С. Пушкиным в размере памятника, который сейчас я веду, я ничего никому показывать не буду. < > Е. Белашова.
С каждым письмом отношения между скульптором и С.С. Гейченко становятся более теплыми, задушевными и доверительными: «Я плачу у Вас на груди», «Мне надоел бег с препятствиями» и т.д.
2 февраля 1958 года. < > Мне интересно увлекаться только в мастерской, а остальное я делаю по дому. В мастерской все время отрывают. Никому дела нет, как и когда работать, только обсуждают регулярно. < > Вот видите, я плачу у Вас на груди – надо же, чтобы меня хоть кто-нибудь пожалел. Мне надоел бег с препятствиями. Вчера ко мне приходил Илья Львович Фейнберг[4]. И критик Бескин[5]. Илья Львович о Вас очень хорошо говорил. Вы, наверное, его хорошо знаете. В целом ему Пушкин нравится – он на него произвел впечатление. Разговаривать было с ним интересно, у него есть свое представление Пушкина, и он делает акцент на своих приметах. Он говорит, что у Пушкина дрожали губы, что жест в жизни был широкий, а когда писал – был сдержан. У него было сомнение в жесте правой руки – но Бескин Осип Мартынович разбил его сомнения. Он согласился. Обоим им нравится общая гармония и легкость. По-моему, он стал лучше. Холодно в мастерской. Я простудилась. Наверное, надо показать еще писателям. Кому, не знаю. Всем не хочу. Е. Белашова.
Далее в письмах она продолжает сообщать о всех подробностях работы над памятником.
3 мая 1958 года. < > Пушкина отформовали. Привыкаю к белому цвету, чтобы поправлять после формовки. < > Собираюсь приехать к Вам, наверное, выберемся из Москвы 15 июля. Мне надо будет за это время проработать Пушкина в гипсе на постаменте. Лев Моисеевич[6] вам послал рисунки фонарей. Мне кажется, что все очень сложные, надо проще. < > Е. Белашова.
19 мая 1958 года. < > Пушкина отформовали. Проверяю гипс. Лев Моисеевич работает над макетом общей планировки, проверяет свой чертеж. Я думаю, никаких фонарей не надо. Поставить у начала лестницы два светильника, А общее освещение делать прожектором. Как говорили Вы, фонари в целом усложняют и ничего хорошего не дают. Е. Белашова.
4 июня 1958 года. < > Недели на 2-е я еду к вам. < > Постараюсь привезти Холмянского. Он задерживает немного чертежи. Я на него Вам жалуюсь.
Я убеждена, что медлить с памятником вредно для дела. Как посадки на площадке для памятника? Очень хочется, чтобы они за этот год разрослись, хотя бы по большому полукругу – что поменьше, мы осенью посадили, и откроем памятник в июне. Это было бы хорошо. Е. Белашова.
17 июня 1958 года. < > Холмянский чертежи сдал, насколько я понимаю, что сделать проверку на воздухе всего памятника лучше в августе. Сейчас дожди, можно загубить гипсовый оригинал. Тем более, что его надо патинировать, а он еще сырой – сохнет медленно – в мастерской холодно. Я думаю, так числа 2 августа его поставят, хорошо, чтобы Вы приехали его поглядеть и благословить фигуру на литье, а постамент в перевод в камень. < > Е. Белашова.
К осени 1959 года здоровье Е.Ф. Белашовой ухудшается, ей сделана операция. Но творческий дух горел в ней несмотря ни на что. Поддерживала она себя чтением молитв и чтением стихов Пушкина. Занимали ее и вопросы, связанные с посадками вокруг самого памятника. Для нее как художника это было не менее важно, чем установка самого памятника.
18 сентября 1959 года. < > БОЛЬНИЦА < > 2 недели в больнице, операция прошла хорошо, сегодня разрешили первый раз встать и походить по палате. Кружится голова. Сидеть, говорят, разрешат еще не скоро. (Гостей буду принимать лежа). После операции страшно хотелось, чтобы кто-нибудь сидел и гладил руки и просто говорил – чтобы слышать голос. В больнице свой мир. Свой круг интересов у больных, они живут чуть отрешенно от того, что делается за окном. < > Трудно бывает первые дни после операции. И я читаю великопостную молитву и стихи Пушкина. < > Будут ли посадки около Пушкина? Хорошо бы посадить. Я бы за памятником весь огород засадила – (пишу лежа). < > Е. Белашова.
Обращалась она к этой проблеме и позже.
14 октября 1966 года. < > Говорят. У Пушкина все плохо растет. А почему бы горсовету Пушкинские Горы не выкопать ямы да заложить их на дне глиной, да привезти хорошей земли и посадить хорошие сосны да ясени. Поди все в пустую землю садят?
(Надо было Пушкина поставить на другом месте в самом Михайловском.) < >
В некоторых письмах поражает способность скульптора схватывать с ходу, сразу сущность вещей и событий. В этом плане большой интерес представляет ее высказывание по поводу прочтения книги И. Новикова «Пушкин в Михайловском».
18 июня 1961 года. < > От корочки до корочки прочитала «Пушкин в Михайловском» И. Новикова. Факты, наверное, все верные – но природы Пушкина он не отгадал – да, наверное и не мог отгадать – он сам – И. Новиков (я его видела три раза), был слишком домашний человек. И несмотря на всю – доброжелательность к Пушкину – он у него – Пушкин – очень уж провинциальный. < >
К зиме 1962 года у Белашовой очень сильно ухудшается зрение.
12 января 1962 года. < > Я получила оба Ваши письма. Одно в больнице, другое дома. Поправляйтесь ради Христа скорее. Жизнь такая вероломная.
А я с 22 декабря проснулась утром и стала плохо видеть. Я все рассматривала свою соседку, у нее не лицо, а розовое пятнышко, и все! Вчера до этого не читала и не видела (к очкам трудно будет привыкать), получила очки и пишу Вам. Говорят, осложнение от сахарного диабета и что хорошо, что так, могло быт хуже. Сначала я ждала, что пройдет, думала, может давление. Сейчас давление хорошее – 125 на 70, а вижу, как в музее импрессионистов. Вчера была в очках в мастерской – трудно мне будет привыкать. Когда я пришла домой из больницы и поглядела на себя в зеркало и не увидела себя – увидела нечто без глаз и рта и общее очертание. Я, знаете, покачнулась – каюсь – теперь спокойнее. Белашова держит себя в строгости. < > Говорят, что некоторые от рождения видят хуже. < >
12 ноября 1970 года. (Москва, больница, 7 часов вечера)
< > Мне, конечно, нельзя гневить небо – я всегда из этих неожиданностей пока выходила с честью. < >
В конце остается лишь добавить, что к своему адресату Белашова обычно обращалась так: «ангел мой, Семен Степанович», «дорогой мой лиходей Семен Степанович», «Идол из Михайловского», «Мой дорогой лесовик», «родной мой изверг», «Лесному Духу», «Дорогому сударю». А письма она имела обыкновение подписывать так: «Ваша преданная Марфа», «Вам преданная Марфа», «Всегда во мне Марфа кланяется своему идолу», «Шлет привет его барыня божественная Екатерина».
С.М. ГАВРИЛОВА
(Из Статьи «Скульптор Е.Ф. Белашова: письма к С.С. Гейченко». Опубликовано по: «Михайловская пушкиниана. Сборник статей научных сотрудников музея-заповедника А.С. Пушкина «Михайловское». Выпуск 36, 2005)
[1] Гейченко С.С. Памятник великому поэту в Пушкинских Горах – Пушкинские Горы, 1991. – С. 5.
[2] Имеется в виду стадион «Динамо» (прим. сайта ОМС).
[3] Вплоть до 1965 года Екатерина Белашова преподавала в Строгановском училище (прим. сайта ОМС).
[4] Илья Фейнберг (1905-1979) – советский литературовед, пушкинист (прим. сайта ОМС).
[5] Осип Мартынович Бескин (1892-1969) – советский театральный и художественный критик (прим. сайта ОМС).
[6] Имеется в виду архитектор Лев Холмянский (прим. сайта ОМС).