После развала СССР в Туркмении начался тотальный снос монументальной скульптуры советского времени. Одним из немногих памятников, который местные власти "пощадили", была "Конструкта" Вадима Космачёва. Рассказываем о ней сегодня, показываем другие работы скульптора, а заодно развенчиваем некоторые мифы.
В начале 70-х годов прошлого века мне, тогда молодому, но с изрядными амбициями художнику, рассказали об архитекторе из Туркменистана, занятом поиском скульптора, способного создать доминанту для строящегося в столице республики городе Ашхабаде комплекса национальной библиотеки.
Этот город был мне знаком. Там в доме моего дяди Михаила Павловича Колачёва — ученого-ботаника, бывшего одним из основателей местного университета, мы, дети, и наша мать нашли спасительный приют после долгих скитаний по дорогам первых месяцев войны. Одно это обстоятельство подавало надежду. Хотелось верить, что по прошествии тридцати с небольшим лет мне удастся по мере сил оплатить долг за гостеприимство и хлеб.
Правда, шансы выглядели весьма сомнительно. Многим и, конечно, мне было известно — в проекте комплекса библиотеки заняты художники, выходившие далеко из общего ряда, увешанные достижениями, скандалами и славой, перевалившей за края профессионального сообщества.
В этой связи возникал вопрос: почему творческий багаж этих художников неадекватен образу доминанты, искомому автором проекта?
Ответ мог быть однозначным — образы, иллюстративные по сути, тематические по литературно-философскому содержанию, кружившие в то время головы почти всем участникам сцены искусства, не совпадали с характером визионерского мышления архитектора, за спиной которого явно чувствовалась глубокая штудия идей от Константина Мельникова до Ле Корбюзье и Кендзо Танге. Архитектор искал и искал настойчиво нечто такое, что могло бы стать аккордом к ритмам застывших в бетоне линий, к стеклянной клавиатуре оконных проемов, к структурированной геометрии вертикальных и горизонтальных полей здания, интегрирующих зеркала бассейнов с фрагментами неба внизу и вверху. Зодчего, столь глубоко погруженного в основы пластического языка, в культурном пространстве Союза встречать мне еще не приходилось.
Творцы подобного склада и уровня уже ушли, растоптанные сапогами покроя 30-х годов. Русский авангард был в моем сознании и в сознании друзей-сподвижников иконостасом разрушенного храма. Возникало неодолимое стремление продолжить прерванное движение реальным действием. Именно поэтому с таким нетерпением я ждал и искал встречи с архитектором из далекого, но близкого мне города Ашхабада.
И случай выпал. Как-то зимним вечером нечаянно и вдруг открылась дверь моей московской квартиры. Я увидел элегантно одетого средних лет человека с проникающим в душу бесконечного обаяния взглядом.
«Абдулла Рамазанович Ахмедов», — представился гость. Минута не прошла, а в голове уже звенело — мы свои и давно знакомы, расстались случайно, друг друга нашли и навсегда останемся вместе.
В тот короткий вечер просто и легко определился план и смысл будущей стальной конструкции, названной нами «Конструкта». А на дворе советская власть, и национальная библиотека носит имя забредшего в пески Каракумов немца Карла Маркса[1], улица неподалеку — имя его товарища по борьбе.
И все эти подводные камни с прилипшим к ним мусором идеологий скульптура-доминанта, становясь полнозвучным аккордом строящемуся комплексу, окрещенному друзьями «Ашхабадским Парфеноном», должна будет открыто игнорировать.
Работа началась с горы эскизов, выполняемых на месте. На том же месте, супротив бруска фасада, между еще не достроенными пандусами, я увидел четкий абрис «Конструкты». Следом сама собой возникла модель, тут же сваренная из строительного хлама: кусков жести, арматуры и обрывков проволоки. Цель модели — определить масштаб и динамику линий. Остальное — свободный поиск в реальном размере.
В этот начальный период производства «Конструкты» я почти ежедневно бывал на стройке и часто, дыхание затая, наблюдал Абдуллу в деле, напоминавшем дела и методы архитекторов времен Филиппо Брунеллески или Андреа Палладио. На завершающей фазе работ оставались незаконченными мелочи. Для Абдуллы, равно как и для упомянутых выше коллег, в архитектуре мелочей не существовало.
С лекальной точностью рука моего друга выводила куском мела на поверхности бетона или плоскостях деревянных опалубок линии шаблонов, которые завтра застывали в динамичные формы литого цемента. И я на своей площадке с тем же стремлением к чистоте контура, таким же куском мела чертил на листах шестнадцатимиллиметровой стали линии реза моих форм и радиусы гиба труб растущей на глазах «Конструкты». Это родство рук, лепящих в полете импровизаций полифонию составляющих здание и скульптуру элементов, как результат получало стиль — стиль, сливший в одно целое металл с бетоном, стеклом и водой комплекса.
В апреле 1975 года монтаж «Конструкты» совпал с завершающим периодом стройки «Ашхабадского Парфенона». Постепенно он начал принимать почитателей со всех концов страны. Скульптура стала его составной частью, но ее судьба вызывала тревогу. Волна возмущения местных и центральных партийных элит росла, и Абдуле стоило большого труда уменьшать градус ее кипения. В то же время он, пользуясь удобным и неудобным случаем, подчеркивал правильность своего выбора исполнителя доминанты. Это радовало — счет, старый счет городу оплачен, хотя беспокойство глубже и глубже проникало в сознание.
Грань творческой свободы, так ярко блеснувшая в Ашхабаде, этот подарок свыше обещал обернуться лишь случаем на моем пути. Жизнь скоро, скорее, чем я думал, подтвердила мои сомнения. Оставалось положить конец мечтам и начинать отсчет вниз. Поиск выхода из тупика привел меня к решению, сопряженному с непредсказуемым, без преувеличения говоря, гибельным риском. И этот риск я выбрал, решившись пройти полную «программу» выездных процедур кафкианского разлива. Только в декабре 1979 года вместе с семьей я оказался очарованным странником в пространстве иной культуры.
Прощание с Абдуллой, открывшим меня самому себе в новом качестве творца, было одним из горьких, тяжело легших на сердце событий моей жизни. Мы расставались, не надеясь на встречу.
Благодаря библиотеке я получил опыт проектирования и реализации объектов для урбанизированной среды современного города. Моя художественная карьера на Западе началась не с белого листа. И сейчас в этом листе можно увидеть длинный список городов центра континента, где живут родственники ашхабадской «Конструкты».
В заключение упомяну о недавней инициативе Венского центра архитектуры (АZ Wien), который, желая заполнить пустые страницы в истории зодчества ХХ века, совместно с рядом независимых кураторов Австрии и других стран открыл сначала в Вене, а затем в Стамбуле (5 мая 2013 года) выставку. Выставка называлась «Советский модернизм 1960-1990-х годов».
Доминантой для варианта на берегах Босфора выбрали фрагмент Национальной библиотеки Туркменистана с моделью «Конструкты» (реконструкция в масштабе 1:20) с приложением текстов, фото-и киноматериалов той поры. В минуты открытия я как бы вновь увидел моего друга, мастера Абдуллу в окружении замечательных людей, причастных к проекту «Ашхабадского Парфенона» [2].
Все были молоды, возбуждены и внимали вместе со мной звучащим в зале словам признания. Наша встреча все-таки состоялась и, хочу верить, останется в памяти контекста культуры нового времени.
Вадим КОСМАЧЕВ
(Из книги «Руслан Мурадов: Абдула Ахмедов. Философия архитектурного пространства». Москва, «Dom Publishers», 2020)
ПРАВДА И МИФЫ О «КОНСТРУКТЕ»
- Когда власти увидели ее, они хотели ее разобрать. Партийный аппарат республики вызвал для объяснений двух видных московских архитекторов — Феликса Новикова и Юрия Гнедовского. Они придумали, что эта конструкция представляет собой древо жизни, которое символизирует преемственность культур. Известно же, что Ашхабад возник на обломках Нисы, столицы Парфянского царства. Это произвело на чиновников очень хорошее впечатление.
В народе скульптуру почему-то прозвали «Музыка в металле». Мне рассказывали, что среди необразованных туркменских женщин возник миф, будто, сидя около этой скульптуры, можно излечиться от бесплодия. Говорят, туркменки по нескольку дней сидели и бдели около нее. До сих пор эта скульптура стоит в Ашхабаде. Все советские памятники разобрали и уничтожили, а этот сохранился [3].
Делали его по моим эскизам на зоне, поскольку другие производства были заняты другими заказами. Зэкам обещали скостить за это срок, но обманули! Видимо, из-за того, что скульптура не понравилась властям.
(Из интервью Вадима Космачева изданию «The Art Newspaper Russia», 2018)
БОЛЬШАЯ РОДНЯ
В опубликованном нами материале Вадим Космачев рассказал о том, что туркменская «Конструкта» стала для него хорошим творческим заделом на будущее. Сегодня, по словам мастера, эмигрировавшего в 1979 году в Германию, во многих европейских городах «живут родственники ашхабадской «Конструкты».
Корреспондент сайта ОМС связался с Вадимом Ивановичем и попросил его показать хотя бы некоторых этих «родственников». Скульптор, откликнувшись, прислал нам фотографии несколько своих монументальных произведений, которые мы и представляем ниже.
Фото: архив и сайт Вадима Космачева
[1] До 1992 - Государственная республиканская библиотека Туркменской ССР имени Карла Маркса. С 2013 - Государственная библиотека Туркмении (Прим. сайта ОМС).
[2] Абдулла Рамазанович Ахмедов (1929 - 2007), советский, туркменский и российский архитектор.
Главный архитектор Ашхабада (1961-1987).
Лауреат Государственной премии СССР за архитектуру здания Государственной республиканской библиотеки Туркменской ССР имени Карла Маркса в Ашхабаде (1978).
Народный архитектор СССР (1984).
Действительный член Академии художеств СССР (1988) (Справка сайта ОМС).
[3] После развала СССР в 1991 в Туркмении начался массовый демонтаж памятников советского периода. Однако «Конструкте» Вадима Космачева повезло, и она уцелела. Как ответил ему в свое время сотрудник Департамента культуры Туркмении Руслан Мурадов, «Конструкта» была взята на учет отделом охраны памятников города Ашхабада. Также Вадиму Космачеву сообщили, что во внутренних пространствах Государственной библиотеки Туркмении были сохранены рельефы Э. Неизвестного, В. Лемпорта и Н. Силиса (Прим. сайта ОМС).