В конце 1923 года нарком просвещения А.В. Луначарский отправил Сергея Конёнкова (1874-1971) в США - для участия в выставке русско-советского искусства. Командировка, которая должна была занять от силы шесть месяцев, растянулась… на 22 года. И только в 1945-м по личному распоряжению И.В. Сталина скульптора со всеми его американскими работами и женой погрузили в специально зафрахтованный пароход "Смольный" и перевезли в СССР.
В своих воспоминаниях "Мой век", изданных спустя 20 лет после возвращения из Америки в Советский Союз, Конёнков всячески клеймит США: в этой так называемой "свободной демократии" "туземцы были истреблены или загнаны в резервации", а "негры и пуэрториканцы" обитают в "крысиных заповедниках Гарлема". "Машинизированная, индустриальная Америка способна любого оглушить" … "Манхэттен - это "остров заточения"… Все американцы ужасно "алчные", "Бог американцев - доллар"… "Я не раз видел, как, расплачиваясь за какую-нибудь покупку, американцы-покупатели целовали доллар, с которым им так не хотелось расставаться".
Короче, сплошная "Американская мертвечина" - именно так художник назвал Третью книгу своих воспоминаний о пребывании за океаном. Если что и воскрешало его к жизни в этом "американском аду" - так это неустанная работа над дорогим "образом В.И. Ленина", о чем художник патриотично и предусмотрительно сообщает в Третьей книге.
В конце своих рассказов о жизни в Нью-Йорке (городе "Желтого Дьявола", по словам Горького), Конёнков заявляет: это - "ошибка моей жизни", "дорогой ценой заплатил я за свое несерьезное отношение к своевременному возвращению на Родину..."
А что, собственно, мешало скульптору, быстренько собрав пожитки, отправиться в Советский Союз? Упреждая этот "вопрос из зала", Конёнков лукавит:
- Срок пребывания в Америке истекал, а работы - непочатый край. Обратился с просьбой продлить визы в Наркомпрос, которому мы, художники, ведомственно были подотчетны. Наркомпрос связался с Наркоминделом. Наркоминдел поручил заняться нашими визами советскому посольству в Мексике (с США дипломатических отношений у нас тогда еще не было). Загруженный огромным количеством заказов, я не придал значения тому, что соответствующие бумаги слишком медленно продвигались по дипломатическим каналам, а потом и вовсе перестал ими интересоваться[1].
Ну что тут сказать? Оправдывается скульптор просто смехотворно - "перестал интересоваться". А вот советская власть в лице ее компетентных органов никогда не переставала интересоваться зарубежной деятельностью своих именитых граждан. И если Конёнкову дозволили почти четверть века жить на птичьих правах (без всякой визы) в США - значит, на то были очень веские основания.
Какие именно? Гадать не будем, но держим в уме то обстоятельство, что Маргарита Ивановна Конёнкова, жена скульптора, выполняла в Америке "деликатные" поручения НКВД. И лучшей крышей для нее… стал собственный муж, в нью-йоркском салоне которого собирались ценные информаторы. Сегодня публикаций на тему "Маргарита Конёнкова - агент советской разведки»" в избытке (в том числе и у нас), и никто их до сих пор официально не опроверг.
Но вернемся к Мастеру, который, быть может, и ведать не ведал о второй жизни своей Маргариты.
Итак, поселившись в артистическом районе Гринвич-Виллидж, скульптор стал достопримечательностью всего Нью-Йорка: горожане с любопытством разглядывали господина с длинной бородой, расхаживавшего по улицам в косоворотке, сапогах и с котом Рамзесом на плече. Конёнков в полной мере отвечал западным представлениям о "русском мужике"[2].
А еще, эпатируя местную публику, Сергей Тимофеевич из принципа не учил английский, заявляя, что ему достаточно двух слов: "ветчина" и "сигарета".
Впрочем, все-таки еще одно басурманское слово ему пришлось усвоить. И слово это было - "доллары", потому что "американцы продолжали заваливать меня заказами"[3].
Действительно, Конёнкову позировали миллионеры и их жены, государственные мужи, банкиры, знаменитые ученые, врачи, писатели, художники, музыканты, выдающиеся спортсмены. Заказы (а стало быть, и куча денег) сыпались ему на голову не только от частных лиц, но и крупнейших организаций, например, Верховного суда США и Принстонского университета.
Не стоит сбрасывать со счетов и "роскошь человеческого общения", которая так важна для каждого настоящего творца. Федор Шаляпин, Надежда Плевицкая, Сергей Рахманинов, Николай Фешин, Рокуэлл Кент, Иван Павлов, Альберт Эйнштейн, Рокфеллер, наконец - это далеко не полный список великих людей, которые не только позировали Конёнкову в Америке, но и были его собеседниками.
И вот скажите: после всего этого - такой сытной и безопасной жизни, после всей этой свободы (в том числе передвижения, когда можно запросто, без всяких "соответствующих бумаг" слетать на Капри к Горькому) - так вот, после всей этой вольницы - возвращаться в суровую Россию? Туда, где придется лепить комиссаров с наганом, знатных доярок и унылых текстильщиц?
Нет уж, лучше действительно "перестать интересоваться бумагами", чтобы как можно дольше тянуть с отъездом...
Как бы то ни было, американский период (всего-то 22 года из почти столетней жизни!) был очень плодотворным в творческой биографии Конёнкова. Да, в своих мемуарах - в угоду московским властям - он конъюнктурно громил США, порой по делу и справедливо. Громил, но запомнил, видно, эту страну навсегда. Иначе зачем до самых последних дней переводил гипсовые образы американцев в бронзу? И, конечно же, спасибо Сергею Тимофеевичу за блестящие портреты современников, созданные в Америке: будь то великий Альберт Эйнштейн из Принстона или простая негритянская девочка из Гарлема.
Лев КУЛАКОВ
[1] С.Т. Конёнков. «Мой век». Воспоминания. М., Политиздат, 1988.
[2] Александр Зайцев. «Дорогой брат Сталин": 150 лет со дня рождения Сергея Конёнкова. Журнал «Профиль», 10 июля 2024 года.
[3] С.Т. Конёнков. «Мой век». Воспоминания. М., Политиздат, 1988.