Среди излюбленных народных персонажей Сергея Тимофеевича Конёнкова (1874-1971), помимо пасечников, пастушков, лирников, девочек с цветком, рыбаков и пр., значатся:
1. Всяческая нечисть, то бишь, ведьмы, кикиморы, лешие, русалки, чёрт Астрахан и Баба-яга.
2. Сомнительные граждане, как то: вещие старушки, старички-полевички, великосилы, сказочные богатыри, витязи, царевны. А еще некто Свистушкин.
3. Сирые и убогие, коих достойно представляют слепцы, поводыри, нищая братия, калики перехожие.
4. Дед Мороз, наконец.
Нет, что и говорить: хорошо художник знал «лесное племя», то есть, русский фольклор и сказки.
Откуда все эти герои «понаехали» в творчество Сергея Тимофеевича - понятно, ведь Конёнков был «выходцем из лесной и крестьянской Руси»[1]. Сергей Глаголь, автор первой монографии о скульпторе[2], однажды записал некоторые его рассказы о детских впечатлениях.
«...Среди ночной тишины у костра в утреннем тумане, обманчиво меняющем все очертания, быть может, впервые зародились в воображении будущего художника излюбленные им образы сказочных существ.Проснется мальчик и чудится ему, что стоит невдалеке неизвестно откуда взявшийся старичок. Оперся на палочку и стоит. А всмотришься и видишь, что это вовсе не старичок, а просто пень обгоревшего дерева. У дерева на опушке леса тоже притаилась вещая старушка и тоже стоит неподвижно и смотрит на догорающий костер, а подойдешь - и нет ничего. Стоит дерево как дерево. Только и всего. Даже лошади, сонно пофыркивающие вокруг, и то вдруг начинают казаться похожими на каких-то неведомых существ.
В деревенской среде, окружавшей мальчика, царила твердая вера в леших, домовых, оборотней и прочее таинственное население крестьянских дворов, по ночам начинающее там свою жизнь».
Вся так называемая «лесная серия» Конёнкова, над которой он трудился, начиная с 1907 года и вплоть до самой смерти, выполнена (за редчайшим исключением) в дереве. Появление уже на первых выставках скульптора «ряда этих деревянных изваяний, этой ожившей мифологии древнего славянства было совершенно неожиданно и поразило русский художественный мир своей оригинальностью и самобытностью»[3].
Поражало и другое: как Сергей Тимофеевич обращался с самим материалом. Во-первых, пни и могучие чурбаки главным образом заготовлялись им в московских пригородах. Во-вторых, сообщает скульптор, «я приобретал пни сухих, погибших деревьев - губить живое не соглашался, как бы ни соблазняли». В стволе каждого векового дерева, пока оно произрастает, таинственно живут «ушедшие туда много веков назад лесные духи»[4].
И в-третьих. Анна Голубкина, работавшая вместе с Конёнковым в мастерских Московского училища живописи, ваяния и зодчества, в своей книге «Несколько слов о ремесле скульптора» писала, что за рубежом деревянные скульптуры никто не делает не то чтобы из одного ствола или пня, но даже из одного куска:
- Там давно уже склеивают одинаковые по цвету или строению бруски приблизительно в вершок с четвертью толщины». Да и у нас, продолжала Голубкина, стоило бы поступать также: «Склеить легче, чем найти подходящее дерево... вещь может быть задумана независимо от попавшего под руку дерева, и нет смысла во что бы то ни стало втискивать ее в обрубок».
Однако тут же Голубкина делает оговорку:
- С.Т. Коненков всегда работает из целого дерева, но он так сроднился с деревом, что он не работает, а только освобождает то, что заключено в дереве»[5].
«Замечательно сказано!» - откликнулся на эти слова Голубкиной авторитетный искусствовед Александр Каменский. - Такая фраза стоит целого трактата. Возможно, что скульпторы будущего сумеют извлечь из дерева новые, неведомые Конёнкову пластические эффекты. Но пока что он остается никем не превзойденным мастером в этой области скульптуры».
Лев КУЛАКОВ
[1] Так о С.Т. Конёнкове отзывался выдающийся искусствовед Я.А. Тугендхольд.
[2] С.С. Глаголь. «С.Т. Конёнков». Издательство «Светозар», Петербург, 1920.
[3] С.С. Глаголь. «С.Т. Конёнков». Издательство «Светозар», Петербург, 1920.
[4] С.Т. Конёнков. «Мой век». Воспоминания. М., Политиздат, 1988.
[5] Цитаты по: А.А. Каменский. «С.Т. Коненков». М, «Искусство», 1975.