О творчестве скульптора Юлии Сегаль рассказывает известный художник Хаим Сокол.
Проект реализуется победителем конкурса «Общее дело» благотворительной программы «Эффективная филантропия» Благотворительного фонда Владимира Потанина
"Вещь есть пространство, вне коего вещи нет"
Иосиф Бродский, «Натюрморт»
"Скульптура – телесное воплощение мест, которые, открывая каждый раз свою область и храня ее, собирают вокруг себя свободный простор, дающий вещам осуществляться в нем и человеку обитать среди вещей.
М. Хайдеггер, «Искусство и пространство»
В еврейских религиозных школах, когда ребенка обучают чтению, ему дают лизнуть намазанный на алфавит мед. Это формирует особую сенсорную память, которая фиксирует эмоции и ощущения.
Юля Сегаль не училась в еврейской школе.
Она обладает врожденным даром помнить чувствами. Такой вид памяти чрезвычайно активен – достаточно малейшего импульса, прикосновения, запаха, вкуса или даже просто взгляда на случайный предмет, чтобы пробудить в человеке бурю воспоминаний.
Но вспоминаются при этом настроение, душевное волнение, различные переживания, которых в жизни человека гораздо больше, чем конкретных дат и событий.
Передать, артикулировать, просто пересказать все это очень сложно. Для этого требуется масштаб романа, многомерность кино, тотальность инсталляции. Тем не менее Юлии Сегаль удалось выразить все это посредством тех немногих инструментов, которые предоставляет фигуративная скульптура: материал, форма, объем, сюжет.
Работы Сегаль, как правило, монохромны. Это серый цвет бетона, водосточных труб, старого асфальта. Оттого возникает почти тактильное ощущение, что объект как будто проступает сквозь стену.
Неслучайно излюбленным форматом художницы становится рельеф. Рельеф – это неровность, шероховатость, выступ на поверхности (и неважно, горизонтальная эта поверхность или вертикальная).
Его можно ощутить ладонями. Скульптура Сегаль необычайно тактильна. Даже материал у нее всегда неровный, со множеством бугорков, шершавый, как мозолистая рука или как кирпичная стена.
Это усиливает и без того огромное внутреннее давление, которое оказывает форма на материал. Кажется, что она вот-вот разорвет молекулярные связи и вырвется на свободу, оставив материю, как лягушачью кожу.
Чувствуя это напряжение, Сегаль начинает делать разрезы в своих рельефах, прорубает в них окна и двери. Можно сказать, она создает в них свет. Рельеф приобретает объем, рождает новое пространство.
Так возникают миры-воспоминания Юлии Сегаль. Они всегда небольшие, как будто мы выросли, а они нет. Поэтому в них можно заглядывать, можно взять в руки, поставить на стол. Каждая работа Сегаль – сама по себе вещь, или, точнее, Вещь.
Жан Бодрийяр писал: «Вещь – это то, о чем мы скорбим; она представляет нам нашу собственную смерть, но символически преодоленную самим фактом того, что мы ею владеем…»
Юлия Сегаль создает портреты-метонимии. Предметы вместо людей – старое пальто, инвалидное кресло, детский столик. Но ее объекты не антропоморфны (или, точнее, они антропоморфны насколько, насколько старая вещь повторяет фигуру хозяина).
Сегаль воссоздает в деталях реальные вещи, тем самым как бы возвращая их себе из времени. Однако вещи эти чужие. И если своя вещь, как уже было сказано, позволяет хотя бы символически преодолеть смерть, то чужая, напротив, мучительно подчеркивает ее присутствие.
Таким образом художница обнажает пустоту, которая образуется в пространстве и времени с уходом каждого человека И в этой пустоте пронзительно звучит «Голос тонкой тишины».
Хаим СОКОЛ
(Текст из альбома «Юлия Сегаль. Скульптура». Киев, «Дух i лiтера», 2014)
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В одном из писем в редакцию сайта ОМС, Юлия Сегаль, комментируя свои произведения, сообщает:
- "Лабиринт вещей" - такая большая, отнявшая у меня массу сил и времени идея и ее материальное воплощение! Вещи окружают нас с первых мгновений жизни, постоянно нас сопровождают, диктуют нам подчас стиль поведения, заставляют думать о себе, наконец, остаются жить после нас, напоминая о нас нашим близким.
Как я болела этой темой! как долго искала и пробовала разные материалы для "Лабиринта", пока не обнаружила такую вещь, как гумми-бетон.
В 2008 году в Израиле собрались четыре совершенно разных художника, и вместе мы сделали выставку о жизни вещей «Потерянное и найденное». Каждому досталось по отдельному залу.
А на последнюю мою выставку в Израиле куратор отобрал только три «персонажа» из «Лабиринта вещей», и они стояли голенькие, без сделанного специально для каждой индивидуального интерьера, будто их выгнали из дому в чем мать родила на смех случайным прохожим...
Когда я последний раз была в Русском музее, там «Лабиринтом вещей» заинтересовались, сказали, вот к нам бы его…
А перевозить? А страховать? А реставрировать? А где хранить? Я их люблю материнской любовью, даже те, что не слишком удались, горюю, видя, как они стареют, ветшают, готовясь к судьбе Новогодней елки, что блеснула раз на балу, да и на свалку...
Ну что нам со всем этим делать, а?
