ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Когда Вы впервые проявили интерес к творчеству?
Кажется, это было в пятом классе и произошло благодаря моему учителю рисования. Я окончил самую обыкновенную школу, каких много в рабочих поселках, но мне повезло, у нас был чудесный учитель рисования и черчения - Скороходов Константин Николаевич. Еще в царское время он окончил Строгановское училище и был профессиональным художником. Был он большой каллиграф, мог писать двумя руками в разные стороны или навстречу одна к другой, и вверх ногами, и влево, и вправо, причем писал отличной прописью. Этим он нас, детей, покорял.
Во время урока усаживал на стул или ставил кого-то из детей на учительский стол и показывал: «Вот так сидит человек». Потом мелком на доске рисовал как бы каркасик человека и приговаривал: «Вот так ножки у него, вот так ручки, головка». А мы за ним рисовали. Это была игра, и мы увлекались ею. Хорошим он был воспитателем и, главное, отличным учителем.
В сравнении с русским языком или математикой эти уроки рисования были очень приятным занятием. В кружок рисования, который он же вел в школе, нельзя было записаться, как, например, стрелковый, а можно было прийти только по приглашению учителя. Он сам выбирал из классов лучших учеников и приглашал на свои занятия. Причем, Скороходов приглашал детей из всех классов.
Занимались у него в кружке и десятиклассники, и младшеклассники, все вместе. В то время было принято посылать детские работы в газеты, послали мою, и она была напечатана в «Пионерской правде». Еще помню, что я за свои работы призы получал, а были это небольшие картиночки. Счастливое было время. Такое учение продолжалось и в шестом, и в седьмом, а кончилось войной.
А что еще запомнилось из довоенной жизни?
До войны мое семейство жило очень скромно, но главное не это. У мамы было две сестры и старший брат Сергей. Мой дядя очень любил нашу семью, особенно меня, может быть, потому что у него не было сыночка.
Работал он в правительстве и многим старался помогать. Расстреляли моего дядю как «врага народа», такого хорошего, чудного человека. Все погорели на этом, всех нас разогнали, из квартир выселили. Отца моего из партии выгнали. Он был коммунист по душе, людей любил очень.
Родители Юрия Орехова:
Григорий Георгиевич и Анна Петровна, 1923
Сергей Петрович Аггеев, дядя Юрия Орехова.
Расстрелян в 1938 году
Когда началась война, стало еще тяжелее, особенно в начале, когда все бежали из Москвы… Мне было тогда 14 лет. Нас с сестрой и двоюродными братьями отправили в эвакуацию под Оренбург, где мы пробыли около года и вернулись назад. Я сразу поступил на завод в Мытищах и всю войну проработал в инструментальном цехе.
А приходило Вам в голову, что Вы будете художником?
Ничего не приходило, война мне в голову приходила… только одна война. Раньше завод выпускал электросчетчики, а во время войны мы делали минные взрыватели, переговорные устройства для танкистов и летчиков, телефоны. Я был слесарем-лекальщиком, делал сложные инструментальные приборы, одновременно учился в вечерней школе.
Только это была не учеба, а одно название. В школу мы приходили полуголодные. После окончания войны, летом 45-го, помню, это был август, на Ярославском вокзале у Комсомольской площади увидел большую афишу – приглашение на учебу в Строгановское училище, там же были перечислены все факультеты.
Я заинтересовался, пошел на Большую Спасскую и записался на собеседование. Надо было представит работы, но у меня их не было. Тогда я поехал домой и судорожно начал рисовать. Нарисовал какую-то ерунду, помню подсолнухи, в общем, что мог сообразить, то и нарисовал.
Когда в приемной комиссии увидел, как хорошо ребята рисуют (многие из поступавших были хорошо подготовлены), решил, что не поступлю. А поступить мне захотелось очень. Но меня допустили к экзаменам.
А может быть, комиссия увидела в Ваших рисунках что-то особенное?
Не думаю. Люди в комиссии были опытные и просто увидели мое большое желание, поняли, что я очень хочу учиться. А тогда было преимущество в поступлении для тех, кто в войну работал на заводе или был на фронте, ну, они и взяли меня.
Помню, что конкурс был у нас колоссальный -10 человек на место. Первый экзамен был рисунок. Я сделал какой-то простенький натюрморт с тряпочкой. Оттого что я был не подготовлен, нарисовал быстро и не знал, что делать… В это время пришел декан Марков и стал выяснять, кто сдает на живописное отделение, а кто на скульптурное. А я еще не решил, куда пойду, но когда увидел скульптуру - обалдел. Стал думать, что на живопись у меня ни навыков, ни практики нет, а скульптуру же руками надо делать, а руками меня на заводе кое-чему научили. Поэтому решил, надо идти на скульптуру.
Короче говоря, сдал все экзамены, но в списках поступивших себя не нашел. Но даже не расстроился, потому что понимал - не готов. Неожиданно заметил свою фамилию в группе художественной обработки металла. Меня взяли как металлиста-лекальщика. А мне на металл так не хотелось! За войну наработался на металле. И вот прихожу первого сентября на занятия и иду… в группу скульпторов, решил с ними учиться. Когда перекличку делали, я сказал, что меня в списке нет, ну, меня и записали. Они подумали, что пропустили. Таким образом я «вписал» себя во все списки, где обучались скульпторы.
Так я определил себя в скульпторы. Вначале у нас была огромная группа, но она очень быстро поредела. Многие не справлялись, а у меня было такое рвение, что остановиться не мог. И потом, работа на заводе дисциплинировала и приучила к непосильному труду, поэтому учеба была для меня приятным занятием. Мы не вылезали из Строгановки. Занимались специальными предметами до поздней ночи, пока не выгоняли. Учился я с удовольствием.
Постепенно группа наша сложилась в очень сильную, и впоследствии многие стали хорошими художниками. У нас были великолепные учителя: Малахин Абрам Лазаревич - чудесный скульптор, ученик А.Т. Матвеева (Он преподавал нам чуть больше года, потом его посадили. Так часто тогда бывало, сажали ни за что, а когда выпустили, он уже не мог вернуться к нам). Саул Рабинович, которого я считаю основным учителем и воспитателем, причем не только своим, но и сына Юры. С меня он начал преподавать, а Юрашкой закончил.
Саул Рабинович (1905-1988)
Юрий Орехов. ''Портрет сына Юры'', 1967. Бронза, 40х20х25 см
Cаул Рабинович почти ничего не показывал, в отличие от Г.И. Мотовилова, который всегда демонстрировал свою технику пластики, но мне такая демонстрация кажется вредной. Рабинович умел увидеть в каждом из нас индивидуальные способности, направить и развить их. Часто поддерживал студентов, чем мог. Я, Таня Соколова, Юрий Орлов оказались ближайшими его учениками, а позже я стал его другом. Он оказал на меня огромное влияние, и я считаю, что с него у меня все и началось.
Мы, его ученики, абсолютно не него не похожи, да и вряд ли он хотел бы этого, он был умный человек. Ему я многим обязан.
Т. Дроздова, Ю. Орехов, В. Бодров, Т. Соколова, И. Дараган во время учебы в Строгановском институте, 1947
Открытие выставки Лемпорта и Силиса.
Слева направо: В. Лемпорт, Н. Силис, Ю. Орехов, С.Л. Рабинович
Учился я хорошо, получил диплом с отличием. Преподавание у нас строилось очень традиционно и обязательно связывалось с архитектурой, что я считаю очень правильным.
Композицию преподавал С.М. Поляков - прекрасный архитектор. Ассистировал ему А.Г. Рычагов, тот, кто выстроил высотный дом у трех вокзалов. Свою дипломную работу я делал в Зарядье. Там намечалось построить правительственный дом. Естественно, это была советская тема.
Можно ли сказать, что дипломную работу делал не студент, а уже скульптор Орехов?
Нет. Студенческая работа есть студенческая, хотя там, конечно, присутствует некое образное обобщение, но оно слишком уж наивное. Работа не сложная тематически, но трудная по объему. Очень много фигур. У нас в группе дипломы, в этом смысле, были очень непростые.
Сейчас все иначе, проще. К слову, Академия художеств намеревается заняться учебными программами. Необходимо кое-что изменить в нынешнем преподавании. Неправильно, когда от первого до пятого курса троечника ведут наравне с отличником.
Я считаю, что в воспитании художника мы должны вернуться к старой, екатерининской системе. Когда учиться принимали не по курсам и не по возрасту. Ты поступил в рисовальный класс - рисуй гипсы. Пока не нарисуешь на переводной балл, тебе не разрешат перейти к рисованию живой модели. С посредственной оценкой тебя не переведут дальше. И правильно сделают. Посредственные художники также не нужны и даже вредны для общества, как и посредственные врачи, учителя.
ДИАЛОГ ВТОРОЙ. НАЧАЛО
С какой работы начался скульптор Орехов?
Мне кажется, что это произошло сразу же. Однако нельзя не вспомнить, что этому предшествовала работа у наших учителей на ВДНХ. Это была большая практика для начинающего скульптора. Потом я должен был делать очень большую скульптуру на Смоленской набережной. В результате сделал две фигуры и третью помогал, а всего их четыре.
Дом геологов на Смоленской набережной
Еще в пятидесятых я стал получать крупные заказы. Мне повезло, предлагалось много хорошей работы. И я работал. Много работал. У меня не было другой жизни - работа с утра до ночи, а был я тогда мальчишка…
Любил работать в камне - это тот материал, который должен выйти из рук самого скульптора, минуя посредника. Я много работал в камне. Участвовал в симпозиумах пленэрной скульптуры. Считаю, что мои лучшие вещи выполнены в этом материале. Я имею в виду те работы, что я рубил от начала до самого конца.
Юрий Орехов. ''Элегия'', 1973.
Травертин, высота 400 см.
Международный симпозиум скульпторов, I место. Вышние Ружбахи, Чехословакия
Юрий Орехов. ''Кирилл и Мефодий'', 1978. Мрамор, высота 250 см.
Творческий пленэр по скульптуре, I премия. Бургас, Болгария
Но я не исключал и иной путь, когда с моей модели в камень переводит мастер-исполнитель. Казалось, он должен повторить мою модель тютелька в тютельку, однако это не так.
Камень имеет свою тайную жизнь, и в нем нельзя повторить все именно так, как было в гипсе или глине. Важно, чтобы мастер-исполнитель чувствовал автора. Когда он тебя знает, он сделает свою часть работы, сохранив для тебя возможность «довести» произведение до конца и вдохнуть в него жизнь.
Процесс работы скульптора, в отличие от живописца или графика, тесно связан с другими людьми. Здесь очень важен диалог. Под диалогом я подразумеваю ощущение друг друга и ценю это в отношениях с мастерами-исполнителями, в отношениях с друзьями-скульпторами. Мои взаимоотношения с мастерами-литейщиками, гранитчиками, форматорами всегда складывались на взаимоуважении. Самая большая ценность - это люди. Все мои помощники - прекрасные мастера, именно такие, как Гуров Николай Андреевич, братья Борис и Владимир Афанасьевы, Борис Потапов создают атмосферу профессионального цеха. И я ее очень люблю…
В мастерской скульпторов Ореховых во время работы из 10 композиций для Мраморного зала Кремля, 1983.
Ю.Ю. Орехов, Ю.Г. Орехов, резчики по камню Р. Шахмамедов, А. Винокуров, Б. Афанасьев, Н. Гуров
Помню интересную работу с Б.С. Мазенцевым в Крыму на госдаче. Я там рубил рельефы без модели, сразу в камне. У меня уже тогда была уверенность в себе, наверное, чисто юношеская, но она опиралась на подготовку и прекрасную школу Строгановки. Потом М.В. Посохин пригласил меня строить дачу Н.С. Хрущеву. Там было, конечно, поскромнее… Но все равно работа была увлекательной.
Ваши многие работы сделаны во время, которое мы называем периодом социалистического реализма. Какое сегодня отношение к социалистическому реализму?
Он никогда не существовал. Не знаю, зачем придумали все эти соцреализмы? Кто творил, он творил так, как представлял себе настоящий реализм.
А как Вам удавалось сочетать вдохновение и социальный заказ?
Я ценю в художнике профессионализм, умение выполнить то, что людям на данный момент необходимо. Если столяру заказывают стол, а он делает стул - это нелепо. И если скульптору заказывают одно, а он лепит то, что он хочет, я это не понимаю и не принимаю.
У меня высокое чувство ответственности перед тем, кто мне доверил работу. Я всегда честно старался выполнить то, что хотел заказчик. А вот когда совпадало личное желание с заказанным, было вдвойне приятно. Так было, когда я делал памятники Пушкину, Бутлерову, Лескову.
Памятник химику А.М. Бутлерову, 1978. Бронза, гранит, высота 350 см.
Архитекторы В.А. Петербуржцев, А.В. Степанов. Казань.
Фото Анатолия Терентьева
ДИАЛОГ ТРЕТИЙ. ЗРЕЛОСТЬ
Ваш замысел памятника Лескову сразу сложился в ансамбль?
Нет. Мысль о сооружении памятника принадлежала городу. Город же предложил место установки - берег реки Орлика и как фон - собор XIX века, здание гимназии, где учился писатель, улицы, по которым он ходил на службу в Уголовную палату.
Вначале было решение установить бюст, но я предложил памятник, а потом памятник мы превратили в ансамбль. И в этом нам помог секретарь обкома, удивительный человек, большой культуры и интеллигентности.
Идея памятника рождалась постепенно. Художественный образ ансамбля-памятника получился во многом благодаря архитекторам Александру Степанову и Валентину Петербуржцеву. Когда мы увидели площадь, поняли, что ее невозможно удержать фигурой. К тому же Лесков личностно очень соединен с городом Орлом и крепко завязан со своими произведениями.
Вот мы и придумали композиционное решение, где Лесков в окружении своих персонажей. Памятников с персонажами достаточно. Это и Сервантес, и Крылов, и Гоголь. Прием этот довольно распространенный, но у нас он иной. Выбранные нами лесковские герои расположены на колоннах, я давно в своих работах разрабатывал принцип объединения колонны со скульптурным портретом. В ансамбле мы сделали колонные разные.
Схема памятника-ансамбля Н.С. Лескову, 1980. Орел
Памятник-ансамбль писателю Н.С. Лескову (фрагмент), 1980. Бронза. Cовместно с Ю.Ю. Ореховым. Архитекторы В.А. Петербуржцев и А.В. Степанов. Орел. Фото Сергея Себелева
К слову, колонна сама по себе скульптура. Под умельцем Левшой мы решили поставить резную колонну, под Соборянами три колонны в пучке, чтобы походили на церковный свод или вход. В Тупейном художнике сделали а ля сценическую колонну, напоминающую театр. А у леди Макбет колонна, как позорный столб, и над ней еще дубина нависла. Мне кажется, что памятник получился.
Вообще, любой зритель любит рассматривать, и поэтому в своих скульптурах я люблю делать какие-то подробности. Должны быть в скульптуре детали. Мне и самому нравится рассматривать.
''Катерина Измайлова'' (повесть Н.С. Лескова ''Леди Макбет Мценского уезда''), 1980. Бронза.
Фрагмент памятника-ансамбля Н.С. Лескову в Орле. Совместно с Ю.Ю. Ореховым
У Вас в мастерской несколько работ, посвященных Пушкину, и в металле, и в камне, это дань предстоящему юбилею?
И да, и нет. Еще до памятника Лескову я начинал работу над образом Пушкина, когда сделал портрет Александра Сергеевича впервые на мраморной колонне. Позже я вернулся к образу в камне. Я люблю этого поэта и всякий раз с радостью, если представляется возможность, возвращаюсь к этому образу. Сейчас делаю Пушкина для Минска. Уже готова модель - сидящий Пушкин.
А где Ваш Пушкин сидит, в каком он месте находится?
Он сидит в своем времени, а не в интерьере современного города, который постоянно меняется, и в результате памятник сам организует вокруг себя пространство. Думаю, мое решение будет понятно, и его примут. Тем более что задуман памятник камерным, где много мелких подробностей. Например, я сделал своего рода копии пушкинских страниц. Рукописи с рисунками будут разбросаны вокруг, как бы только что брошенные им самим. Эти бронзовые листы можно рассмотреть и даже прочитать. Это создаст атмосферу не только его времени, но и творчества. Так что, лежит, стоит или сидит мой Пушкин зависит не от места, а в большей степени от образа.
Памятник А.С. Пушкину, 1999. Бронза, гранит, высота 450 см.
Совместно с Г. Ореховым. Архитектор Ю. Григорьев. Минск
Есть у меня еще один Пушкин, он поедет в Париж. Мне бы хотелось, чтобы он стоял на набережной Сены, у русского Александровского моста. Там вдоль Сены тянется реденький сквер. С одной стороны сквера стоит бурделевский Мицкевич, а противоположная сторона пустая. И было бы очень хорошо тематически поставить Пушкина именно там. И места достаточно, и подходов к нему много, и памятник мог бы там очень удачно смотреться. Как будто он вышел из коляски, шагнул к Сене и остановился, а река тихо движется, а машины все снуют, снуют мимо… А он стоит и смотрит.
В этой работе я стремился передать определенное состояние. Ведь наш Александр Сергеевич был невыездной, а во Францию очень хотел съездить. Французским владел в совершенстве. Кстати, одно из его прозвищ было - Француз. Конечно, он мечтал о Париже, а тут «ему выдался случай». Поэтому я его принарядил, одел помоднее, ведь он был франт. Мода в те времена из Парижа до Петербурга за неделю доходила. Я выдержал моду точно 1833-34 годов. В эти годы он был в расцвете лет, сил и творчества. У меня в скульптуре ему тридцать три года, значимый возраст для каждого[1].
Памятник А.С. Пушкину, 1999. Бронза, камень.
Парк Оберлаа, Вена. Фото: culture.ru
Памятник А.С. Пушкину, 1998, Бронза, гранит.
Архитектор Е. Розанов. Сквер поэтов, Париж
Ваш Петр I очень неординарен. В нем есть какое-то удивительное ощущение монолитности мира. Он напоминает сфинкса.
Он сфинкс и есть. Я создавал его образ, основываясь на документах. Мне не хотелось создавать портрет бытовой или парадный. Он человек-глыба, которому свойственна огромная мощь. Я видел в нем не только императора, а жесткого решительного реформатора, преобразующего Россию. И не случайно сделал его в камне, где телесная сила выражена столь внушительно и неопровержимо. Грозный и гневный, могучий и прекрасный этот человек-исполин действительно подобен сфинксу.
''Портрет Петра I'', 1979. Бронза, 55х41х37 см
ДИАЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТВОРЧЕСТВЕ
Как Вы считаете, должна ли личность художника или жизненная позиция полностью соответствовать его творчеству?
Это совершенно разные вещи. Как правило, не совпадающие. Со временем у меня выработалась одна черта, я считаю ее важной в себе, когда передо мной работа человека, мне неважно, что он за личность, если вещь профессиональная, талантливая. Талант это главное! Конечно, приятно, когда все совпадает, но, к сожалению, это бывает редко.
Что Вы думаете об ответственности художника перед своим произведением?
В этой связи вспоминаю Олега Комова, Царство ему небесное. Помню, с каким вниманием он относился к мнению коллег. Не к советам, а к размышлениям близких по духу ему людей.
По жизни Олег был человеком неуютным, неудобным, одиночка. К себе мало кого допускал, но ко мне относился ровно. Было у него качество, полезное для всякого художника. Когда заканчивал вещь, то приглашал друзей в мастерскую и показывал свою работу, не хвастаться, нет! Он всегда только один вопрос задавал: «Что вас раздражает?» Это очень профессиональный вопрос и очень критичный по отношению к себе.
А Вам такая ситуация нужна?
Она нужна и мне, только я не могу так повторить. Но мне нравилось, как это делал Комов. Когда он задавал подобный вопрос мне, никогда не оспаривал мое мнение. Бывало, сижу, высматриваю внимательно, намного внимательнее, чем если бы просто смотрел работу товарища, и уж обязательно что-нибудь найду. Это такая ответственность - говорить с художником о его творчестве. Олег выслушивал, а потом проверял это на другом, третьем и тогда решал.
Всесоюзная скульптурная выставка в Доме художника на Крымской набережной, 1991.
Слева направо: Ю.Г. Орехов, И.Б. Бугаев, Л.Е. Кербель, О.К. Комов, А.В. Васнецов
Возможны ли в творчестве компромиссы?
Компромисс в творчестве невозможен. Но если говорить о взаимоотношениях между художниками, то, наверное, да. Хотя все равно, всегда можно поступать честно. Сейчас я в Российской академии художеств, до нее был в Секретариате Союза художников. И сейчас и тогда отвечаю за дело, за людей перед людьми. Я пытаюсь исполнить свою работу, весь круг своих обязанностей честно и, прежде всего, по-доброму, стараюсь быть объективным.
Но, оговорюсь, это не мой характер, я человек прямой, поэтому мне не всегда просто. Часто не хочется делать то, к чему душа не лежит, а надо. В таких случаях мне помогает старинная заповедь, которую мне мама часто напоминала: «Бог подарил тебе день, а ты успей сделать добро ближнему, тому, кто рядом». Моя мама была альтруисткой безмерной, такие же были отец и сестра. Я тоже по этой заповеди пытаюсь строить свою жизнь.
А что Вы думаете о критике?
Меня везде и во всем покоряет профессиональное мастерство. Но бывает и так: вижу работу мастера, в ней и стиль не мой, и вкус не мой, но руками человеческими сделана прекрасная вещь - это меня радует.
Работы коллег пытаюсь не критиковать, особенно в прессе. Не критикую не потому, что все для меня съедобно, а просто считаю, что каждый из художников сам несет за содеянное ответственность и ему без меня ясно, где промах. К тому же профессионал, как и всякий художник, имеет право на поиск, а поиск не всегда заканчивается удачей.
Пройден большой жизненный путь. Вы довольны результатом своей художественной деятельности?
Конечно, не доволен! Хотя на этот вопрос зря я ответил так однозначно. Ведь дело в том, что сколько может успеть за эту жизнь человек, в количестве ли тут дело? Я знаю художников много моложе меня, а работ они тысячи наделали. Таких работ, о которых сами вспомнить не могут.
Поэтому, наверное, скажу, что судьбой своей доволен. Как меня выучили – доволен. Доволен тем, что у меня никогда не было недостатка в работе. Я был востребован, но не доволен тем, что все-таки иногда торопился, кое-что можно было и не делать, от чего-то надо было бы и отказаться. Но жизнь сложная и очень многое зависит от обстоятельств.
Как Вы считаете, государство Вас оценило по достоинству?
По недостаткам!
Как Вы относитесь, например, к своей Ленинской премии?
Отношусь к ней, как ко всем другим своим премиям[2]. Приятно было ее получать. Но никогда не знал, получу звание или премию, никогда не хлопотал о них. Считаю, что званий у художников вообще не должно быть, кроме одного - художник.
Кого из своих товарищей считаете выдающимся скульптором, художником с большой буквы?
У нас в Товариществе «Скульптор» сорок человек, сорок товарищей и все выдающиеся! Никогда не смог бы выбрать одного. Талантов среди нас много. И вот о чем я мечтаю: хочу, чтобы в Академию выбирали не по общественной значимости, а с появлением у художника шедевра.
В день 80-летия Джакомо Манцу, 1988. Италия.
Джакомо Манцу, Георгий Франгулян и Юрий Орехов
ДИАЛОГ ПЯТЫЙ. БИОГРАФИЧЕСКИЙ
В одной статье Вас назвали крепким Ореховым, а Комов называл Вас Грецким, а откуда истинные корни Вашей фамилии?
Почему Олег так называл меня, я не знаю и никогда у него об этом не спрашивал. У нас в тульском крае и мой дед, и все мои прадеды были кузнецами оружейного завода. Тула с металлистов начиналась и из металлистов состояла.
Все мои предки растворены в тульской истории. Фамилия Ореховых упоминается с конца XVI века. Вот там мои фамильные корни! Еще при Елизавете мои предки с металлом трудились. На моей Родине, к сожалению, нет моих произведений. Хотел для Тулы Левшу сделать, похожего на орловского.
Как мне кажется, в орловском Левше нам с сыном удалось найти типичный образ тульского мастерового - молодого, пытливого и уникального в своей умелости. Левша не просто литературный герой, он обобщенный образ русского мастера. Потом хотел для Тулы Демидова сделать, но по невежеству губернатора не случилось. Теперь мой Демидов живет в мастерской.
Во сколько начинается Ваш рабочий день?
Как правило, я встаю в шесть, полседьмого, а кончаю работать по-разному, но не раньше двенадцати.
Ваш любимый писатель, композитор?
Я предпочитаю классику. Люблю хорошую музыку и настоящую литературу.
А какой вопрос о скульпторе Орехове Вы хотели бы услышать?
Никакой. Если только: Быть или не быть! Наверное, пришло время поразмышлять об этом!
ДИАЛОГ ШЕСТОЙ. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЛЮБВИ И МУЗЕ
Какую роль в Вашей жизни играет женщина?
Как у всех любовь и…
Интересно, как выглядит Ваша муза, она эфемерна или, все же, имеет плотский облик?
В разные периоды жизни художник делает женские портреты. Но если приглядеться, то все женщины на портретах немного похожи одна на другую. Если этот общий тип, рождаемый художником, назвать музой, то такая муза прошла и через мое творчество.
Юрий Орехов с женой Мариной, 1991. Кусково, Москва
''Портрет Марины, жены художника'', 1986. Мрамор, 80х50х40 см
Но сказать, что какая-то конкретная женщина была моей музой, я не могу. Не было у них крыльев. А если подумать над этим серьезно, то на протяжении всей моей жизни живой душевный образ моей музы - это моя мама. Мой милый человек, проживший тяжелую жизнь.
Анна Петровна Аггеева, мать Юрия Орехова, 1977
ДИАЛОГ СЕДЬМОЙ. О ХРАМЕ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ
С какими сложностями Вы столкнулись как руководитель восстановления скульптурного убранства Храма Христа?
Прежде всего, это объем работ. Создается сорок восемь композиций, из них восемь многофигурные. Я типично советский человек, общественник, и мне очень захотелось привлечь к этой работе как можно больше художников. Потому что знаю, какие они сейчас мучения испытывают, даже самые прекрасные мастера сидят без работы.
Мне удалось создать при Академии Товарищество «Скульптор» и предложить войти в него более пятидесяти мастерами из Москвы и Петербурга. Несмотря на все трудности, работа идет уверенно. Нельзя сказать, что все композиции равны по качеству, но даже на Парфеноне не все композиции равноценны. При строительстве храма в прошлом веке была та же ситуация. Но тогда скульптурные работы продолжались семнадцать лет, а мы занимаемся воссозданием всего полтора года.
Художественный почерк современных скульпторов, воссоздающих убранство храма, соответствует необходимому уровню, например, скульптора А.В. Логановского?
Могу с ответственностью сказать, что пришли к единому пониманию стиля, старались держать единство и в почерке. Но и в старое время при сохранении стиля почерк скульптора тоже не был един. Тем более что ни скульптор А.В. Логановский, ни Н.А. Рамазанов не дожили до окончания работ, и кто продолжал за них, мы не знаем.
Этот важный вопрос очень хорошо освещен у Грабаря. Он точно определил уровень и качество скульптур и оценку храму дал. Одно могу сказать, если бы нам позволили делать свои вещи, а не воссоздавать старое, то современные художники сделали бы работу не хуже. Но мы не авторы, и в этом основная творческая сложность.
Но профессионализм берет свое, мы уже вошли в эту работу. Блестяще выполнил свою тему В. Горевой из Петербурга, сделал отличную работу Ю. Александров, М. Переяславец, Т. Соколова, А. Семынин. Молодежь хорошо работает. Прекрасные фигуры сделали М. Дронов и Д. Тугаринов.
Когда мы все это увидим на храме, поверьте мне, никому в голову не придет, что это делали разные мастера! В России очень высокий профессиональный уровень скульпторов. Теперь я это точно знаю! Рад, что мы работаем все вместе. Бог меня ни работой не обидел, ни товарищами!
Знаю, что у Вас были сложности при работе над Владимирской Богоматерью?
Как я уже сказал, мы воссоздаем скульптурные композиции храма, опираясь на фото. Когда я начал работать над Богоматерью, фотографии не было, и объективно я имел возможность сделать работу по своему усмотрению. Решил ориентироваться на чудесную чудотворную икону Владимирской Богоматери. А потом нашли фотографию, и я был вынужден сделать новую, хотя тот образ мне было очень трудно принять.
Вы не согласны с тем, как решил этот образ Ваш предшественник?
Не то что не согласен, речь идет вообще не об этом. Она мне кажется не совсем русской, так как была сделана в конце девятнадцатого века, а в то время было огромное влияние немцев на русское изобразительное искусство, особенно это заметно в творчестве молодых скульпторов, например, Логановского. Меня смущала и откровенно не нравилась в его решении образа западность. Я вынужден был делать то, что душу не грело, поэтому она у меня получилась наполовину. А может, и нет, время покажет.
Юрий Орехов в своей мастерской во время работы над воссозданием скульптурного убранства Храма Христа Спасителя в Москве, 1998
Юрий Орехов за работой над образом Владимирской Богоматери
для Храма Христа Спасителя в Москве, 1997
''Владимирская Богоматерь'', 1997. Литой камень, диаметр 110 см
А что Вы думаете о боге?
Это очень сложно. Это и космос, и состояние души, и все, все необъемлемое. И когда я о Нем думаю, то представить не могу в человеческом образе. Считаю, что это большая общечеловеческая ошибка, что Его пытаются изобразить… Его невозможно изобразить. Его можно только в душе чувствовать! Только в своей душе.
Н.Н МАЗУРЕНКО, Г.В. ДЕРБИНА
Текст из каталога "Юрий Григорьевич Орехов. Скульптура", Москва, 1998
Фото из архива Григория ОРЕХОВА
[1] В результате памятник Пушкину, предназначавшийся для Франции, отправился в Вену, а в Париже был установлен другой памятник поэту (Прим. сайта ОМС).
[2] В 1984 году Ю.Г. Орехов получил Ленинскую премию за создание 10 мраморных скульптур для Мраморного зала Московского Кремля (прим. сайта ОМС).